Пламя, голодное, жадно лижет каменные стены, цепляется за тонкие шторы, обращаясь в пожар.
Пламя — везде. По коридорам, выбивает раскалённые стёкла, сдирает кожу. В лёгких, забитых гарью. Преследует во снах.

Пламя — всполохами из прошлого, отражением в чужом взгляде. Не утихает, вьётся замеями под каркасом костей, забивается в межрёберье, выжигает всё дотла и всё равно не унимается: Игорь чувствует, как горит его рассудок, как ломит голову колючим, выкручивает болью виски. Игорь привыкает и шагает по пепелищу, преследуемый призраками прошлого без лиц.

Игорь — точно такой же призрак. Отчаянно цепляется за прозрачные нити былого: они ускользают, неосязаемы, ухватиться не выходит. И он, словно слепой котёнок, шагает наугад, вглядывается в темноту — ничего не видит. Замирает у запертых дверей и одёргивает руку, не решаясь открыть.

У горя ничего не осталось. Но он упрямо делает шаг за шагом, ступает вперёд, пробираясь сквозь гущу, в которой тонет и задыхается. Мысли ворохом мечутся в голове, вопросов больше, чем ответом. И всё равно — идти, вперёд, не останавливаться. Неважно куда, неважно зачем, главное не стоять на месте: Игорь уверен, что тогда его затянет в черноту и беспроглядное «ничто», словно в трясину, и он уже никогда не сможет подняться. Игорю не за что цепляться, он — такое же прошлое. Болезненное для других и бесполезное для самого себя. Друзья — мертвы или болезненно-учтивы, отмахиваются от него, жалеют, предпочтут лишний раз не сталкиваться. Их сложно в этом винить. Новые случайные знакомые мимолётны, сгорают вместе с заревом очередного дня. Игорь уверен только в одном — не в себе и не в окружающей реальности — он должен бороться.

Зачем?
Для чего?
Что это изменит?

Его жизнь — сущий сюрреализм. Сломанное зеркало, разбросанные, обугленные паззлы: не собрать воедино, не изрезав пальцы — частей всё равно не хватает, они безвозвратно утеряны и как подобрать то, что могло бы заполнить пустующие ниши?

Разумовский — то прошлое, которое Игорь хотел бы забыть.
Игорь с раздражением думает, что не может даже злиться на него: нет больше той ненависти, нет злости и желания отомстить: всё это сгорело вместе с ним, оставило после себя лишь кладбище костей, что с треском ломаются под тяжёлыми шагами. Игорь помнит, что чувствовал тогда, но не может эти чувства воспроизвести сейчас. Игорь не знает, каким он был человеком до их встречи, да и разве это имеет хоть какое-то значение? Дело не в том, что двигало, дело в том, что тот перешёл черту, потерялся в собственном безумии, не смог остановиться. И даже не в том, что Сергей уничтожил его жизнь, убил близких ему людей и его девушку — Игорь был самонадеян. Сергей был прав — он сделал всё это собственными руками, то следствие его неверных ходов и принятых рершений. Дело в том, что Игорь помнит: то была лишь его прихоть, что обратилась в пожар, топливом для которого служило его сумасшествие.

Дело в том, что Игорь никогда не позволит — больше — забыть себе об этом. Это причина и следствие. Это — терновником по рёбрам и сердцу. Правда, от которой нельзя отрекаться. И, наверное, то, что у него есть сейчас — необходимая закономерность. Так правильно и должно быть именно так.

Игорь не хочет упиваться жалостью к себе. Он справится и с этим, даже если не хватит смелости шагнуть за закрытые двери. Игорь не перестанет шагать вперёд и не опустит руки Игорь ещё что-то может и в его силах просто не проходит мимо там, где он может помочь. Игорь выстроит на обугленной земле новый фундамент, но добровольно впускать к себе ещё одного призрака — не это ли самое настоящее безумие?

Игорь поднимает взгляд на чужое лицо и сжимает пальцы в кулак: он на самом деле не понимает какого дьявола тот забыл в подобном месте, какого дьявола — он преследует его? Может, это очередна иллюзия? Насмешка разума, глупая шутка. Ирреально.

Игорь поднимает взгляд и думает, что Разумовский сейчас выглядит куда лучше, чем при их встрече. Почему? Назойливая мысль скребёт, не даёт покоя. Что именно заставило его так думать? Как он пришёл к этому умозаключению? Разумовский никогда не отступал —
это осталось неизменным. Спокойствие в чужом голосе, отсутствие демонстративного превосходства в голосе и каждом жесте? Это было ненормально. Это, наверное, то, каким он мог бы быть, если бы не.

— Ты его уже получил. Забыл? — цедит сквозь зубы, упрямится сам лишь из принципа, лишь потому что понимает, что не должен поддаваться, как не должен протягивать ему руку: они не друзья и никогда ими не будут — Игорь, может и не очень дружит с головой, но не настолько свихнулся.

— Что это должно объяснить мне, Разумовский? — глухой усмешкой, склоняя голову к плечу, точно псина, и скалясь, приподняя левый уголок губ, — что я стал таким же психопатом, как и ты? Это — оправдание? — тёмный взглядом загорается огнём и пламя в груди снова клокочет, беснуется, — ты же умный, — возвращает едко ему его же слова, — совершённое преступление не исключает греха, если ты был «не в своём уме», — пламя беснуется и выкручивает рёбра до хруста, обжигает горло, Игорь протягивает руку, приподнимаясь, и сминает в пальцах ткань чужой одежды на груди — резко дёргает на себя, заставляя склониться, впивается в чужие проклятые глаза неугомонным, требующим выплеска, срывающим цепи, и смятением, — Что ты хочешь исправить? Вернёшь к жизни всех, кого убил? Заплатишь каждому, чьи жизни искалечил? Направишь свои больные идеалы на «благие» дела? — Игорь почти рычит и резко отталкивает его от себя, поднимается на ноги и вдыхает полной грудью, задерживая дыхание, выдыхая медленно. Всё это так глупо. Взглядом цепляется за лампу, смотрит до тех пор, пока перед глазами не начинает рябить. — Ты ничего не можешь исправить. Но мне всё равно, — он смотрит снова прямо, успокаиваясь так же резко, — просто убирайся, потому что если ты этого не сделаешь — я за себя не ручаюсь. Тебе следовало взять с собой свою псину, если ты собирался «поговорить со мной» — ты должен был понимать, что я не стану встречать тебя с распростёртыми объятиями и предлагать выпить.